Гуси святого Мартина

Если 11 ноября, в день Святого Мартина, поехать к австрийской границе или заехать чуть дальше — в Баварию или Чехию, — по обочинам дороги будут манить вывески ресторанов: «Мартинов гусь!» — обычно с такими аппетитными фотографиями, что устоять невозможно. Лет шесть-семь назад, когда я, готовясь к 1700-летию со дня рождения святого, прошёл по всем его следам — от родного Шомбатхея до могилы в Туре, — я тоже ел этого самого гуся, и я тоже делал такие фото. Но фотографии пропали, а из задуманной к юбилею книги ничего не вышло. Так что если кто-то пришлёт мне сегодня фото настоящего мартинова гуся — с хрустящей корочкой и бокалом вина, — я с радостью добавлю его сюда.

Святого Мартина и гусей связывает известная легенда. Говорят, когда монаха Мартина хотели сделать епископом Тура, он, скромняга, спрятался в гусином сарае. Но гуси загоготали и выдали его народу. С тех пор потомки святого мстят пернатым за предательство — жарят их с яблоками и кнедликами. Есть в этом, согласись, что-то возвышенно-моральное: вкушая сочное мясо, чувствуешь себя почти соучастником святой справедливости. Душа белеет — хоть и не до оттенка гусячьего пера.

Но если у тебя, как у собирателя легенд, слух на мифы тонкий, то это гоготанье кажется знакомым. Ещё Ливий рассказывал: в 390 году до н. э., когда галлы осадили Рим, именно гуси богини Юноны своим гоготом спасли Капитолий — предупредили, что враги лезут по тайной тропе. С тех пор в ночной страже обязательно стоял один гусь. А вот собак, проспавших тревогу, судили, и одну даже повесили — видимо, за храп.

Гусь, между прочим, считался боевым зверем, символом Марса, сына Юноны. Так что неудивительно, что и святого Мартина — сына римского офицера, носящего имя Martinus («принадлежащий Марсу») — связали с этой птицей.

Вот интересная деталь, о которой редко вспоминают. В цикле Пьеро делла Франчески Легенда о Святом Кресте в церкви Сан-Франческо в Ареццо (ок. 1452–1466) в сценах битв, где христианские цари побеждают язычников — Максенция (312 г.) и персидского шаха Хосрова (612 г.) — у врагов на знамёнах чудовища и мавританские головы, а у христиан — римские символы: орёл, лев, крест и – гусь.

А достаточно ли одной явно позже состряпанной народной легенды и какой-то сомнительной бродячей истории, чтобы объяснить такой глубоко укоренившийся обычай?

Так, может, не Мартин «прицепил» к себе гусей, а наоборот — гуси одолжили ему свой праздник? Ведь резали-то их именно в эти дни — и безо всяких легенд.

Гуся содержать — не шутка. Его надо пасти, кормить, охранять. В отличие от кур или голубей, зимой он сам себе пропитания не найдёт. Значит, к зиме всех лишних — под нож. Последний срок — 11 ноября. Почему именно тогда?

До Второго Ватиканского собора (1962–65) Рождеству, как и Пасхе, предшествовал сорокадневный пост. Его отголосок — традиция католиков есть рыбу 24 декабря, в сочельник. А начинался этот пост именно после 11 ноября. Так что Мартинов день стал чем-то вроде жирного вторника — последним пировальным вечером перед воздержанием.

В протестантской Европе этот день тоже жив: в Британии, Германии — Martinmas или Martinmesse — вечер с фонариками, символ света, приближающего Рождество.

Итак, 11 ноября — последний день для гуся и первый для света. Но почему именно в этот день празднуют самого святого?

Обычно святого чествуют в день его смерти, «небесного рождения». Мартин умер 8 ноября. Почему же праздник 11-го?

Потому что тело епископа Мартина пришлось, скажем так, «переправить» из деревушки Канд в Тур тайком — турские моряки ночью вывезли мощи святого по Луаре. Это было 11 ноября. И вместо дня смерти днём праздника сделали день погребения — или, если хочешь, день похищения.

Мартин, будучи епископом Туров, ввёл такое дело, как visitatiо canonica — типа ежегодного объезда своих приходов. В 397 году во время одного из таких объездов он скончался в деревушке на берегу Луары, которая теперь носит имя Канд-Сен-Мартен. Местные, конечно, хотели оставить его тело как святую реликвию. Но жители Туров не дали бы им покоя и заявили, что оно их. В итоге туровские лодочники пришли и – украли тело прямо с приходской территории. Если бы мои фотки не потерялись, я бы показал, как это печальное событие изображено на готическом витраже в приходской церкви Канд-Сен-Мартен. Потом тело погрузили на лодку по Луаре и увезли в Тур, где его положили в заранее приготовленную гробницу на фоне толпы, которая не могла дождаться момента.

Всё это произошло 11 ноября. В отличие от обычая, теперь священным днём сделали не день смерти, а день похорон.

Совпадение? Вряд ли. Скорее, удобное совпадение: дата и так уже была «жирным праздником», оставалось лишь окропить её святой водой и назвать именем Мартина.

Он вообще всё умел делать вовремя. Был воином, который отказался от меча ради Христа. Был монахом, основавшим первый монастырь Европы. Был епископом, первым устроившим систему ежегодных визитаций приходов. Но его величие не меньшее объясняется тем, что после всего этого он умел вовремя умереть. Ну, почти вовремя, но друзья ему помогли. Гуси, скорее всего, к друзьям не относились. Но если уж им суждено, то пусть уж лучше умирают во имя Святого Мартина. Как поросёнок в день Святого Антония.

Кстати, бедные свиньи имеют ещё одного врага, кроме святого Антония Пустынника: святого Мартина. Если бы мы вместо того, чтобы ехать на север, отправились в Южную Европу — скажем, в Испанию, — рано или поздно мы услышали бы эту тысячу раз повторяемую пословицу, угрожающую или фаталистическую, в зависимости от обстоятельств: A cada puerco le viene su San Martín — «Каждой свинье приходит её Святой Мартин». Здесь нет связи между свиньями и жизнью святого, а связь с началом обязательного поста перед Рождеством и с приходом холодов, идеальным временем для убоя свиней и хранения мяса на зиму. Пословица встречается уже в сборниках, таких как Libro de refranes y sentencias Педро Вальеса (1549), сборнике Эрнана Нуньеса (1555) и Vocabulario Гонсало Корреаса (1627); Себастьян де Ороско комментирует её в своём Teatro universal de proverbios, а сам Дон Кихот (Quijote, II.64) использует её, чтобы предсказать мрачное будущее ложному Кихоту Авельянды.

На Сицилии её тоже говорят, но только как знак начала зимы, без зловещего испанского оттенка: A San Martinu s'ammazza lu porcu s si sazza lu vinu — на день святого Мартина убивают свинью и пробуют вино.

* * *

Эпилог. Евреи, понятно, особо не празднуют день Святого Мартина. Но свиная или гусиная традиция в этот день всё же вошла в выдающиеся венгерские еврейские обычаи.

В Венгрии до 1840 года евреи не получали права оседать в свободных королевских городах. Об этом заботились местные христиане-граждане, которые видели в евреях конкурентов. Но был один исключительный город — Братислава. Здесь Габсбургские короли лично давали евреям право на жительство, прямо напротив собора Святого Мартина. Поэтому каждый год в день Святого Мартина братиславские евреи отправляли в венский двор специально откормленного, ритуально зарезанного и превосходно приготовленного гуся, на серебряном подносе, пешком, чтобы телега не трясла отличное животное. О традиции упоминает глава о дне Мартина в Ünnepi kalendárium Балинта Шандора, так же как и замечательный блог Kötődések Норберта Глессера из Сегеда, откуда и взят приведённый коллаж статей 1942 года.

Обычай сохранялся до тех пор, пока в Вене были Габсбурги, которым можно было приносить гусей. Насколько это было известно, хорошо видно на примере сатирического журнала Борсзем Янко, номер от 13 ноября 1918 года. Этот номер вышел после общего прекращения огня, объявленного 11 ноября 1918 года в 11 часов, когда на троне стран-победительниц уже стояли республики. Журнал, без всяких комментариев, опираясь на широкий контекст, задаёт один и тот же вопрос: куда в этом году братиславские евреи увезли мартовских гусей?